— Вот она! Вот где живёт эта гадюка! — кричала бывшая свекровь, подводя сотрудников опеки к калитке. — Заберите у неё детей, она их сгубит!
Екатерина проснулась от резкого звонка в дверь. Настойчивый, требовательный звук — так звонят либо официальные лица, либо незваные гости. Часы на стене показывали половину одиннадцатого утра.
— Мам, кто там? — из спальни выглянула заспанная Маша.
— Оставайся в комнате, милая, — Екатерина набросила легкий халат и направилась к двери.
На пороге стояли две женщины с папками в руках и Людмила Васильевна — бывшая свекровь. Ее губы кривились в самодовольной улыбке.
— Добрый день, служба опеки. Нам поступила жалоба о ненадлежащем содержании несовершеннолетних, — сухо сообщила одна из женщин.
Екатерина похолодела. Из коридора донесся легкий топот — любопытная Маша все-таки выбралась из комнаты.
— Взгляните сами! — с театральным пафосом воскликнула Людмила Васильевна, всплеснув руками. — Дети запущенные, недокормленные…
— Маша, вернись в комнату! — Екатерина обернулась к дочери. — И разбуди брата.
— Видите, как она обращается с детьми? — не унималась свекровь. — А вы еще просили документы! Я же предупреждала — меры нужны немедленно!
Семилетняя Маша, испуганно моргая, отступила назад, переводя взгляд с матери на бабушку. Екатерина глубоко вдохнула, стараясь сохранить спокойствие.
— Проходите, — она отступила в сторону, пропуская проверяющих. — Дайте мне десять минут, чтобы одеться и собрать детей.
В спальне Екатерина торопливо натягивала брюки и свитер, а в голове вихрем кружились мысли. Четыре года после развода она надеялась, что Людмила Васильевна оставит их в покое. Но, похоже, свекровь все это время лелеяла планы мести.
Вернувшись в гостиную, Екатерина застала инспекторов за осмотром квартиры. Одна что-то записывала в тетрадь, другая делала снимки на телефон.
— Холодильник пуст! — раздался с кухни торжествующий голос Людмилы Васильевны.
— Потому что сегодня день покупок, — ровным тоном ответила Екатерина. — Я собиралась после обеда заехать в супермаркет.
— А документы на жилье у вас в порядке? — уточнила женщина с тетрадью.
— Разумеется. Сейчас принесу.
Пока Екатерина искала папку с бумагами, в коридоре появился десятилетний Артем.
— Бабушка! — радостно крикнул мальчик, бросаясь к Людмиле Васильевне.
— Мое золотце! — свекровь с показной нежностью обняла внука. — Совсем отощал, бедняжка. Мама тебя совсем не кормит?
Екатерина стиснула зубы, сдерживая гнев. Четыре года назад, когда они с Олегом разводились, свекровь пыталась уговорить сына забрать детей. Но Олег только отмахивался:
— Мам, куда мне с двумя детьми? Я с утра до ночи на работе. Пусть живут с матерью, я алименты плачу.
Тогда Людмила Васильевна переключилась на внуков. На каждой встрече она расписывала, какой замечательный у них отец и какая никудышная мать. Екатерине пришлось сократить их общение с бабушкой — слишком тяжело было видеть, как после таких визитов Артем и Маша смотрят на нее с недоверием.
— Документы в порядке, — инспектор закрыла папку. — Теперь покажите комнаты детей.
— Они делят одну, — Екатерина провела женщин в детскую.
— Тесновато, — заметила Людмила Васильевна. — У меня бы у каждого была своя комната.
— В трехкомнатной квартире? — не сдержалась Екатерина.
— Видите, какая она резкая? — тут же подхватила свекровь. — А дети все это перенимают!
Проверка длилась три часа. Людмила Васильевна придиралась к мелочам: где-то пыль, где-то игрушки не на месте, шторы в гостиной пора сменить… Екатерина молча показывала документы, открывала шкафы, доставала медицинские карты детей.
Наконец, инспекторы начали собираться.
— В отчете мы укажем, что условия проживания… — начала одна из женщин.
— Постойте! — перебила Людмила Васильевна. — А синяки? Вы не спросили про синяки!
Екатерина замерла:
— Какие синяки?
— Артемка, милый, — свекровь присела перед внуком. — Покажи тете, что у тебя на ноге. Не бойся, мама больше не будет тебя обижать.
Мальчик недоуменно посмотрел на бабушку:
— Это я вчера с роликов упал…
— Ну конечно, — с сарказмом кивнула Людмила Васильевна. — Все так говорят. Но мы-то знаем правду, да?
Екатерина почувствовала, как подкатывает тошнота. Неужели свекровь способна на такую низость?
— Пожалуй, стоит назначить повторную проверку, — медленно произнесла одна из инспекторов. — С привлечением психолога…
В этот момент раздался звонок в дверь. На пороге стоял Олег — бывший муж Екатерины.
— Что тут творится? — нахмурился он, оглядывая присутствующих.
— Сыночек! — просияла Людмила Васильевна. — Наконец-то ты увидишь, в какой нищете живут твои дети!
— Какой цирк ты устроила? — Олег вошел в квартиру, хмуро оглядывая всех. — Зачем вызвала опеку?
— Папа! — Артем и Маша бросились к отцу.
— Разве не очевидно? — Людмила Васильевна развела руками. — Дети голодные, измученные…
— Хватит, — оборвал Олег. — Я сюда раз в две недели заезжаю. У них все нормально.
Екатерина удивленно посмотрела на бывшего мужа. За четыре года после развода Олег ни разу не поддерживал ее в спорах с матерью.
— Простите, — обратился Олег к инспекторам. — Моя мать… немного перегибает. Можно отозвать жалобу?
— Сын, ты о чем? — Людмила Васильевна побагровела. — Я забочусь о внуках! Посмотри, в какой тесноте они живут! А эта… — она ткнула пальцем в Екатерину, — даже еду им нормальную приготовить не может!
— Мама готовит вкусно! — звонко выпалила Маша. — И оладьи, и суп, и даже пироги печет!
— И с уроками помогает, — добавил Артем. — И на хоккей меня водит.
Людмила Васильевна побледнела:
— Она вас против бабушки настроила! Я же вижу!
— Довольно, — старшая инспектор захлопнула папку. — Оснований для беспокойства нет. Дети ухожены, накормлены, посещают школу и садик. Медицинские документы в порядке.
— Но синяки! — не сдавалась свекровь. — У мальчика синяки!
— Я с роликов упал, — нахмурился Артем. — Ты же сама видела, как я во дворе катался.
— Жалоба будет отклонена, — подвела итог инспектор. — И предупреждаю: за ложный донос предусмотрена ответственность.
Людмила Васильевна задохнулась от негодования:
— Какой ложный донос?! Я правду говорю! Спросите соседей! Вера Николаевна подтвердит — тут каждый вечер шум…
— Это мы с мамой танцы разучиваем, — тихо сказала Маша. — Я готовлюсь к выступлению.
Екатерина обняла дочь, поцеловав ее в висок. На глаза навернулись слезы — не от обиды, а от гордости за своих детей.
— Нам пора, — инспекторы направились к выходу. — Всего доброго.
— Стойте! — Людмила Васильевна бросилась за ними. — А как же повторная проверка? Психолог? Вы же говорили…
— Мам, поехали домой, — Олег взял мать за локоть. — Довольно.
— Никуда я не поеду! Я должна защитить внуков от этой…
— От кого? — Олег повернул мать к себе. — От их матери? Которая вкалывает на двух работах, чтобы у детей было все? Знаешь, почему я не судился за опеку? Потому что она — лучшая мать.
Екатерина ошеломленно посмотрела на Олега. Впервые за четыре года он сказал о ней что-то хорошее.
— Ты ничего не понимаешь! — Людмила Васильевна выдернула руку. — Она тебя обвела вокруг пальца, а теперь и детей против меня настраивает…
— Нет, это ты не понимаешь, — покачал головой Олег. — Ты ранишь своих собственных внуков. Пойдем. Нам нужно поговорить.
Когда они ушли, Екатерина опустилась на диван, чувствуя дрожь в коленях.
— Мам, ты чего? — забеспокоился Артем.
— Все в порядке, мой хороший, — Екатерина обняла сына. — Просто устала.
— А бабушка больше не придет? — спросила Маша.
— Не знаю, солнышко. Давай лучше завтракать? Я испеку оладьи.
Вечером позвонил Олег:
— Прости за этот спектакль. Я не думал, что мама дойдет до такого.
— Ничего, — Екатерина устало потерла виски. — Главное, что дети в порядке.
— Слушай… — Олег замялся. — Я давно хотел сказать. Ты большая молодец. И с детьми, и во всем…
— Спасибо, — тихо ответила Екатерина.
— И еще… Я серьезно поговорил с мамой. Она больше не будет вас тревожить.
Раздался звонок в дверь. На пороге стояла соседка, Светлана Григорьевна:
— Катенька, не переживай. Мы все видели, что тут устроили. Если что — всем подъездом подтвердим, какая ты замечательная мать.
Екатерина, растроганная, обняла соседку. В коридоре послышались шаги — на площадку вышли еще несколько соседей.
— Точно, — поддержала Анна Петровна с третьего этажа. — Мы видим, как ты детей в школу водишь, как с ними занимаешься. А эта… — она покачала головой, — совсем совесть потеряла.
Снизу раздался громкий голос Людмилы Васильевны:
— Вы все сговорились! Никто не хочет видеть правду!
Свекровь поднималась по лестнице, размахивая руками:
— Я еще дойду до суда! До министерства! Вы ошибаетесь!
— Ошибаетесь только вы, — спокойно сказала Екатерина. — И за это придется ответить.
— Мне отвечать? — Людмила Васильевна рассмеялась. — За то, что я спасаю внуков? Это ты разрушила мою семью! Увела сына, настроила детей против меня!
— Нет, — Екатерина шагнула ближе. — Это вы разрушили свою семью. Своей злобой, ненавистью, стремлением все контролировать. И знаете что? — она понизила голос до шепота. — Вы больше не увидите внуков.
Людмила Васильевна замерла, не находя слов. Впервые невестка дала ей отпор.
— Ты… ты не посмеешь! — выдохнула свекровь.
— Еще как посмею, — Екатерина выпрямилась. — У меня есть свидетели вашего сегодняшнего шоу. Есть заключение опеки. И главное — ваш ложный донос. Как думаете, что скажет суд?
— Какой суд?
— Завтра я подаю иск об ограничении вашего общения с детьми. Через суд, официально.
Людмила Васильевна побледнела:
— Олег этого не допустит!
— Олег? — Екатерина горько усмехнулась. — Спросите у своего сына, когда он последний раз интересовался детьми, кроме алиментов. Это он вам говорит, что приезжает каждые две недели.
Телефон в кармане завибрировал — Олег звонил, словно по сигналу. Екатерина сбросила вызов.
— Прощайте, Людмила Васильевна. Надеюсь, это наша последняя встреча.
Екатерина закрыла дверь, оставив свекровь в оцепенении. В прихожей стояли Артем и Маша.
— Мам, мы правда больше не увидим бабушку? — тихо спросил Артем.
— Только если вы сами этого не захотите. Когда подрастете.
Маша прижалась к матери:
— А можно сейчас оладьи поесть? Я так и не позавтракала…
Спустя десять дней состоялось первое заседание суда. Адвокат был уверен в успехе:
— После такого с опекой у нее нет шансов. Тем более соседи готовы свидетельствовать.
Людмила Васильевна на суд не пришла. Зато явился Олег — бледный, изможденный.
— Может, не надо? — попросил он в перерыве. — Мама уже все осознала…
— Осознала? — Екатерина покачала головой. — Она четыре года меня травила. Настраивала детей. А теперь еще и опеку натравила. Нет, Олег. Хватит.
— Но это же моя мать…
— А это твои дети. Которых ты не защитил.
Олег отвел взгляд:
— Я плачу алименты…
— Конечно. Этого вполне достаточно, верно?
Суд вынес решение в пользу Екатерины. Людмиле Васильевне запретили контактировать с внуками без письменного согласия матери.
Прошло девять месяцев. Жизнь Екатерины и детей преобразилась. Артем занял второе место на областных соревнованиях по хоккею. Маша победила в танцевальном конкурсе. А сама Екатерина наконец-то могла спать спокойно, не опасаясь новых выходок свекрови.
Людмила Васильевна пыталась передавать подарки через Олега, но тот все реже появлялся. А затем и вовсе перестал приезжать, ограничившись переводами алиментов.
— Знаешь, — как-то сказала Светлана Григорьевна, — твоя свекровь совсем одна осталась. Даже сын теперь редко заходит.
— Это ее выбор, — пожала плечами Екатерина. — Каждый получает то, что заслужил.
Вечером, укладывая детей спать, Екатерина размышляла о том, как причудливо устроена жизнь. Она потеряла мужа и его семью, но обрела верных друзей — соседей, которые встали на ее защиту.
А главное — она почувствовала себя по-настоящему сильной. Достаточно сильной, чтобы оградить своих детей от любой угрозы. Даже если эта угроза исходит от самых близких людей.
Прошло девять месяцев с суда. Девять месяцев тишины — настолько редкой, что Екатерина иногда ловила себя на том, что по привычке вслушивается в подъезд: не идёт ли кто-то, не кричит ли кто-то её имя? Но вместо звонков в дверь были детские голоса, запах оладий по утрам и спокойные вечера без угроз.
И вот однажды, ранним октябрьским утром, когда дождь тихо стучал по подоконнику, Катя заметила в почтовом ящике толстый конверт. Без обратного адреса. Бумага чуть влажная — будто кто-то держал его слишком долго в руках.
Она занесла его домой, разрезала ножницами и высыпала на стол содержимое.
Фотографии.
С десяток. На каждой — Людмила Васильевна. То она сидит на скамейке возле дома. То идёт с пакетом. То стоит у окна своей квартиры и смотрит в пустоту.
Под ними короткая записка:
«Она болеет. Вам стоит знать. Больше никому она не нужна».
Не подписано.
Катя долго сидела, не решаясь даже притронутся к снимкам. Перед глазами всплывали сцены: визиты опеки, крики, оскорбления… Эти девять месяцев она пыталась отпустить всё, что было. Но больные люди — это другое. Она не желала женщине зла. Она желала лишь мира.
Вечером, уложив детей, Екатерина позвонила Олегу.
— Ты видел? — спросила она без приветствия.
— Что? — он звучал уставшим, словно лишним оказался и в своей жизни, и в маминой.
— Конверт. Фотографии. Твоя мать… болеет?
С той стороны повисла пауза. Длинная.
— Да, — наконец сказал Олег. — Диагноз — деменция. Начальная стадия. Память проваливается, она путается. Я кормлю её, как могу, но… — он сглотнул. — Она уже почти не выходит из квартиры. А когда выходит — бродит, забывая дорогу.
Катя тихо выдохнула.
— Почему ты мне не сказал?
— А почему я должен? — в его голосе была горькая усталость. — Ты же… выиграла. Детей она не видит. Ты счастлива.
Екатерина закусила губу.
— Я не хотела её несчастья.
— А что хотела? Чтобы она просто исчезла? Ну поздравляю — почти получилось.
Разговор оборвался.
Катя долго сидела на кухне, слушая тишину. Внутри было странное чувство — не вина, не тревога, а замешательство. Да, женщина причинила ей много боли, но сейчас…
Сейчас это был просто человек. Старый, больной, одинокий.
И мать её детей.
На следующий день Екатерина отправилась к дому Людмилы Васильевны. Стояла у подъезда, сжимая ремешок сумки, пока наконец не решилась подняться.
На этаже пахло чем-то несвежим, кислым. Дверь свекрови была приоткрыта — щель сантиметра три. Катя постучала.
— Людмила Васильевна? Это Катя… Можно войти?
Ответа не было.
Она постучала ещё раз.
— Я войду, ладно?
Дверь тихо скрипнула, словно соглашаясь.
В квартире царил полумрак. Занавески задернуты, воздух спертый. На столе — недоеденная каша, засохшая; рядом — кружка с разбухшим чаем. На кресле — сама Людмила Васильевна.
Худая. Сутулая. Волосы растрёпаны. Взгляд стеклянный, будто она слушает музыку, которую никто, кроме неё, не слышит.
Екатерина подошла ближе.
— Здравствуйте…
Старуха повернула голову. Губы дрогнули.
— Это… Маша? — прошептала она.
Катя вздрогнула.
— Нет, это я. Екатерина.
Людмила Васильевна нахмурилась, пытаясь понять. Потом беспомощно огляделась.
— Я ждала… кто-то должен был прийти. Но не помню кто…
Екатерина почувствовала, как горло стягивает узлом. Перед ней сидел уже не тот человек, который угрожал, провоцировал, унижал. Перед ней сидела одинокая, сломленная старость.
— Вы ели сегодня? — мягко спросила Катя.
— А… я… не знаю, — ответ был тихим, почти детским.
Она пошла на кухню, разогрела суп, который ещё можно было спасти, налила компот. Поставила перед женщиной.
— Поешьте, хорошо?
Людмила Васильевна медленно взяла ложку.
— А ты… ты кто? — вдруг спросила она.
Катя закрыла глаза.
— Мать ваших внуков.
Старуха кивнула, будто это слово — «внуки» — было единственным, что ещё жило в её памяти.
— Они… приходили?
— Нет. Но если вы хотите… я могу привести их. Только если вы будете к ним добры.
Людмила Васильевна подняла взгляд — и на миг, на один короткий миг, Катя увидела в её глазах ту прежнюю женщину. Сильную. Колючую. Железную.
— Я… делала плохие вещи, да? — тихо спросила свекровь.
Екатерина кивнула.
— Да.
— Чтобы… мне простили. Что надо делать? — спросила та искренне, растерянно, как ребёнок на исповеди.
Катя не знала, что ответить. Она вдруг поняла: это уже не та битва, где можно победить. И не та история, где можно просто забыть.
Это жизнь. Самая простая, человеческая, ломкая.
Вечером она снова позвонила Олегу.
— Ей нужен уход, — сказала Катя. — И нормальный врач.
— Мы не потянем сиделку, — отрезал он. — Ты же знаешь мои доходы.
— Олег, у неё начальная деменция. Её нельзя оставлять одну. Она еду забывает. Дверь не закрывает. — Катя вздохнула. — Мы все втроём в этой истории. Ты, я и дети. Это наша общая ответственность.
— Твои дети, — холодно сказал он. — Моя мать.
Катя вдруг рассмеялась — устало.
— Знаешь, какая ты? Твой отец от тебя ушёл, а ты такой же стал. Прячешься. Всю жизнь.
Он молчал. И это молчание было хуже любых слов.
— Я найду сиделку, — сказала Екатерина. — Самую простую, по часам. Ты оплатишь половину. Иначе я подам в суд. И выиграю его, как тот.
— Ты изменилась, — тихо сказал он.
— Нет, Олег. Я просто больше не боюсь твоей матери. И тебя — тоже.
Через неделю сиделка уже была оформлена. Простая женщина лет пятидесяти, добрая, негромкая. Она приходила дважды в день. Убирала, готовила, следила за лекарствами. Людмила Васильевна первое время сопротивлялась — но потом привыкла.
А ещё через месяц Екатерина привела детей.
Маша пряталась за маму, Артем держался смело, но глаза его выдали — он боялся.
Когда они вошли, Людмила Васильевна сидела в кресле, укрытая пледом. Увидела детей и… заплакала. Тихо, беззвучно, будто изнутри.
— Мои… маленькие… — прошептала она.
Артем подошёл первым. Маша — чуть позже.
Екатерина стояла в дверях и смотрела, как внуки обнимают бабушку, которая когда-то хотела забрать их у неё. И понимала: время меняет всех.
Вечером дети рассказывали о визите.
— Мама, бабушка мне сказала, что хочет попросить прощения, — шёпотом сказала Маша. — Она правда виновата?
— Да, — ответила Екатерина честно. — Но она очень старая. И больная. Она уже не та.
Артем морщил лоб.
— А мы будем к ней ходить теперь?
— Только когда захотите. И недолго. Но она — ваша семья. И пусть она была сложной… вы можете знать её такой, какая она сейчас.
Дети кивнули.
Через месяц состояние Людмилы Васильевны ухудшилось. Через два — ещё сильнее. Она всё реже понимала, кто перед ней; всё чаще путала дни.
И однажды, уже поздней зимой, Екатерине позвонила сиделка.
— Катя… Она спрашивает вас. Только вас. Говорит… что должна кое-что сказать.
Катя приехала сразу. В квартире было тихо. Старуха лежала в кровати, кожа почти прозрачная.
— Екатерина… — прошептала она. — Прости…
Катя села рядом, взяла её ледяную руку.
— За всё… — прошептала свекровь. — Я… думала, что делаю правильно. Я… боялась остаться одна.
— Я знаю, — сказала Екатерина.
Старуха улыбнулась — едва заметно.
— Ты… сильная. Как я. Только добрая.
Эти слова свекровь произнесла впервые — за всю жизнь.
На следующий день её не стало.
Похороны были тихими. Олег плакал. Дети держали Катю за руки. На похороны пришли соседи — даже те, к кому женщина когда-то цеплялась по мелочам.
Когда всё закончилось, Олег подошёл к Екатерине.
— Спасибо, — тихо сказал он. — Если бы не ты… мама умерла бы совсем одна.
Катя посмотрела на него долго.
— Дело не в ней, — сказала она. — Дело в детях. Им нужна память не о чудовищах, а о людях. Даже сложных, неправильных, поломанных. Но всё же людях.
Олег кивнул. В его глазах впервые за много лет не было ни злости, ни обиды — только благодарность.
Весной Катя сняла старые шторы, открыла окна, и в дом вошёл тёплый ветер. Дети смеялись, играя в комнате. На холодильнике висовали их рисунки.
Жизнь стала другой.
Не проще — но чище.
И Катя знала: какие бы трудности ещё ни пришли, она справится. Потому что однажды она выдержала шторм. И теперь не боялась даже самых громких волн.
